— Марина, я так понимаю, теперь вы нарасхват?
— Это такое облако, которое может растаять в любую секунду.
— Но пока-то вы в нем купаетесь. Как считаете, вам под силу объять необъятное?
— Я считаю, человек может сделать все, что захочет.
— А что хотите лично вы?
— В этой жизни? Я хочу дом-м-м… (Мечтательно.)
— Большой?
— В Голливуде. Я хочу, чтобы режиссеры в очередь: Стивен Спилберг, Оливер Стоун… Потом, хочу целый дом детей. Хочу позволять себе все, что только придумаю. И, конечно же, стать профессионалом в своем деле.
— Ложная скромность девушку не украшает. Разве еще не стали?
— Знаете, один педагог мне сказал, что в актерской профессии существует лишь один результат: когда ты лежишь в гробу, и пахнет хвоей.
— Все там будем, но лучше не торопиться. Марина, в перечне ваших желаний присутствуют детишки, но ни слова о муже. Как быть с ним?
— Ну а от кого детишек-то рожать? Не от святого же духа. Муж? Хорошо. Ну-у… это будет самый лучший мужчина на свете.
— Дайте словесный портрет. Рост, вес, цвет глаз?..
— Микки Рурк.
— Да вы что?!
— Молодой Микки Рурк. (Смеется.)
— Другое дело. Итак, подытожим: похоже, вы на полпути к заветной цели…
— О каком пути мы говорим? К концу этого пути я приду, когда совсем уж буду древняя и старая. Если все получу в 30 лет, что дальше-то делать?
— А других стимулов нет?
— Есть — на мотоцикл сяду.
— Марина, насколько известно, в Москву вы приехали в 16 лет. В этом смысле удивляет одно. Папа у вас — военный, мама — преподаватель. Как девочку одну-то отпустили?
— Папа мне и говорил: “Получи нормальную специальность, потом иди куда хочешь”. Это по поводу актерской профессии. А если о том, как отпустили… Когда-то, пару лет назад, я им сказала: “Спасибо вам за то, что в тот момент вы меня поняли”. Понимаете, я уже добилась чего-то: родители приезжают в мою квартиру, встречаю я их на собственном автомобиле. Осталась бы в Питере, может, всю жизнь потом об этом жалела. Я вообще считаю: лучше сделать что-то и не жалеть, чем не сделать и потом горевать об упущенном шансе.
— В 16 лет с девочкой, которая одна в городе, может произойти масса всего непредвиденного.
— И происходило. Ну, во-первых, я жила в общежитии. Это уже экстремально. Представляете, девочка, которая одна в семье, занимается в музыкальной школе. Меня так оберегали. Мой замечательный дед делал для меня все, вот звезду с неба — он бы придумал, как ее достать. И такой вот девочкой-припевочкой я попала в общежитие — жуткое 12-этажное здание, с одной душевой кабиной на всех, с розетками, которые постоянно вываливались из стен...
— А еще и соседи всякие разные?
— Ну-у… Театральный вуз: народ добрый, но-о… гулящий. Я бы так сказала.
— Покайтесь: чему плохому вас научили?
— Чему-то учили, но плохое я, знаете ли, не запоминаю. Могу сказать о хорошем: я стала настолько самостоятельной — в этой жизни научилась решать любые проблемы.
— А готовить вы умели? Мама успела научить?
— Нет, конечно. Дело в том, что в детстве я училась в музыкальной школе по классу арфы. А это такой специфический инструмент: нельзя мочить руки, ножом что-то резать — не дай бог рубанешь по пальцу. И я была настоящим тепличным растеньицем. А стала… Вот знаете, я очень люблю лимиту. Нет, не считаю себя абсолютной лимитчицей — из одного большого города я перебралась в другой. Но понимаете, у приезжих есть жажда покорения пространства. Ты не ставишь себе планку: получить работу, купить машину. Выше — покорить город! Вот в этом слове “покорить” есть такая сильная энергетика…
— И на какой стадии процесс покорения этого города? Еще чуть-чуть — и он будет ваш?
— У меня теперь другая стадия — покорение мира. (Смеется.)
— То есть Москва уже у ваших ног. Чувствуете себя маленьким Наполеоном?
— Да нет, шучу, конечно.
— После съемок в “Звезде эпохи” вы еще некоторое время походили блондинкой, а сейчас опять вернулись к натуральному цвету. Не понравилось?
— Нет, мне очень нравилось быть блондинкой. Просто в определенный момент поняла, что это не мой цвет. Что я его, грубо говоря, уже отыграла.
— Блондинка и брюнетка, как говорят в Одессе, две большие разницы. Успели ощутить?
— Конечно. Во-первых, начнем с того, что мне не нравилось, как я выгляжу, — ну не чувствовала я этот цвет. Блондинка — это какой-то определенный внутренний мир, а в душе-то я брюнетка. И люди очень сильно на это попадались: блондинка, а оказывается, еще и разговаривать умеет.
— А еще блондинки в сознании мужчин доступнее.
— Вот я и говорю: мужчины то и дело подсаживались ко мне в ресторане, но при этом общение со мной им давалось как-то тяжеловато.
— Насколько я знаю, на днях вы вернулись из Рима, где отдыхали что-то около десяти дней. До того сильно устали?
— Просто за три года я никуда не выезжала именно отдыхать. Захотелось испытать ощущение туриста, вот мы с подругой и махнули в Рим.
— Почему подумал про усталость: просто некоторое время назад звонил вам и наткнулся на “не буду я с вами разговаривать!”.
— Дело в том, что, знаете, будучи в Риме, ты немножко отключаешься от реальности. И когда тебе звонят — а вы были, наверное, уже пятый, — причем звонили в основном из желтых изданий… Ну, в общем, вы меня понимаете?
— Понимаю. Но вообще срываетесь часто? Наверное, тяжело, когда на девушку в 22 года сваливается такое?
— Нет. Просто у девушки в 22 года столько сил, что она может перевернуть весь мир.
— А у девушки в 22 года остается время на обычную жизнь девушки в 22 года?
— Обычная — она какая?
— Ну ходите вы, например, на дискотеки?
— Нет.
— Почему?
— Я в Риме была. Представляете, за три года первый раз попала на дискотеку.
— Значит, все-таки хочется?
— Не хочется, меня туда привели. Показать римскую молодежь. Понравилось? Знаете, нет. Побыла там минут пять максимум. Сказала, что хочу спать, а утром — погулять по городу, а не отсыпаться полдня.
— Неужели не любите танцевать?
— Почему, люблю. Могу мило отплясывать на дне рождения с друзьями или на свадьбе.
— А ночью забуриться с подружкой в какой-нибудь клуб?
— Никогда.
— Грустно.
— После “Звезды эпохи” у меня вообще кардинально изменился подход к выбору материала. Ну не могу я опуститься ниже этой планки, никак не получается. Сказать “Хай, привет, пацан!”, сыграть такую разбитную девчонку. Может, когда-нибудь к этому приду, но пока… Поэтому на многие предложения отвечаю отказом.
— Не боитесь попасть в список неблагонадежных?
— А на “Мосфильме” сейчас так и говорят: “Она отказывается и дорого стоит”. А еще (смеется) “она постоянно беременная”.
— По слухам или по фильмам? Вам ведь в кино часто приходится рожать.
— По слухам, которые связаны с фильмами. Поэтому режиссеры и говорят ассистенткам: “Не надо ее вызывать, она сейчас на пятом месяце. Когда запустимся, у нее будет восьмой. Зачем?” Иной раз забавно получается — люди встречают меня и аж руками разводят: “Марина, куда это все делось? Ты так похудела. Что случилось?” Мол, бедная девочка — пережила трагедию в жизни.
—К обсуждению на все лады вашей личной жизни как относитесь?
—Уже с юмором.
— Раньше что, напрягало?
— Напрягало моих родителей. И друзей. Им же не объяснишь, что газета, которая издается с тысяча какого-то лохматого года, может писать неправду.
— Какие самые нелепые слухи читали о себе?
— Что я избила милиционера. Так и написали: “Александрова избила милиционера туфлей”.
— Значит, разговоры о вашем “островном” романе с Иваном Демидовым — не самый нелепый слух?
— Понимаете, они берут какую-то малую долю правды: я где-то с кем-то появляюсь — сразу пишут о моем романе. Вот сижу сейчас с вами, меня сфотографируют, а потом в прессе выйдет: “У Александровой появился новый бойфренд”.
— Но это же хорошо. Молодая красивая девушка — когда же еще романы заводить?
— Да я не против. Скажите, пожалуйста: мне 22 года, если бы у меня время от времени не случалось романов, это ведь было бы намного хуже?
— Вот именно. Тем более как-то (еще до “Звезды эпохи”, разумеется, когда вам было намного меньше лет и вы были куда откровеннее) сказали, что вас всегда окружали поклонники.
— Ну они были, конечно, есть и остаются.
— Легко влюбляетесь?
— Нет. То есть влюбиться мне легко. А полюбить трудно.
— Была несчастная любовь?
— Была.
— Кто он, тот мерзавец?
— Простой парень. Почему несчастная? Потому что он остался в Питере, а я в Москве. Так что не он, а я мерзавка. Вообще, во всех разрывах я виню себя. Поэтому в прекрасных отношениях со всеми.
— Но — к дню сегодняшнему. В одном из интервью вы сказали: “Если между мной и Домогаровым произойдет что-то серьезное, я этого скрывать не стану”. Так вот: настало время — говорите.
— А чего говорить, когда ничего нет.
— Как это? Все в полной уверенности.
— Потрясающе. А что еще про меня говорят? Мне интересно послушать, я обожаю сплетни.
— Только о себе?
— Нет, почему, о других тоже послушаю.
— А сами посплетничать любите?
— С подружкой могу. Как нам сказал один знакомый: “Чего, в Рим едете?” Говорим: “Да”. А она тоже актриса, моя однокурсница Ольга Ломоносова. И этот знакомый: “Ну что, три дня косточки всем перемывать будете?” (Смеется.)
— Ну вот, вы и сами все понимаете. Тем более, может, люди выдают желаемое за действительное. Увидели вас, Домогарова — ах, какая красивая пара!
— Ну, мы действительно красивая пара. Вам не кажется? А мне кажется. Да и с другим партнером из “Звезды эпохи” Сергеем Жигуновым, мне кажется, мы тоже неплохо смотримся.
— Не трогайте святого — у него “прекрасная няня”.
— А, простите.
— Так что давайте лучше про Домогарова.
— Слушайте, вы мужчина. Что-то вопросы задаете какие-то женские. Вот я и говорю: журналисты все-таки — они не мужчины. Что вы хотите, чтобы я сказала? Не надо нас женить… Мы сами когда-нибудь поженимся.
— Марина, у вас вообще много секретов?
— Конечно, много.
— Связаны именно с личной жизнью?
— Не только. У меня есть, например, “десять глупостей Александровой”, которые написаны в моем блокноте. И о которых я никому не говорю. Рассказала вот подружке о трех — так они не сбылись.
— Раз не сбылись — может, и нам поведаете?
— Но ведь это секрет.
— Да ладно, ведь это уже не Домогаров, это намного спокойнее.
— Я хочу совершить десять глупостей в своей жизни… О тех трех? Ну ладно. Я хочу сыграть “Героя нашего времени”, Печорина…
— Это еще почему?
— Не знаю. В нем есть загадка, какая-то чертовщина. Меня вообще привлекают мужчины с чертовщинкой.
— То есть если мужчина ради вас прыгает с пятого этажа и остается при этом жив — он ваш?
— Это не чертовщина, это дурь какая-то. Чертовщина — она внутри.
— На одну секунду вернемся к нашему любимому герою. У Александра Домогарова она присутствует?
— Ну да.
— Все, возвращаемся обратно. Вы обещали назвать еще две глупости.
— Еще? Я мечтала проехаться на розовом “Кадиллаке” по Москве. Глупость абсолютная.
— Ну, это намного проще, по-моему, чем сыграть Печорина. А вот интересно: как это должно быть? Вы едете по Москве. С открытым верхом. Немножечко приподнимаетесь, машете всем рукой, да?
— Нет, я за рулем.
— Так вы же на дорогу будете смотреть. И не увидите восторженную толпу.
— Ну и что? Мне не важна реакция людей — только внутреннее состояние.
— А у вас какая машина?
— “Тойота”.
— Розовая?
— Черная.
— Не блондинка. Так, ну и последняя глупость?
— М-м-м… Не помню. А! Третья сбылась. Я мечтала, чтобы меня целовали в снегу.
— Так. Вы, кажется, куда-то торопились? Не спешите — еще час разговора нам предстоит. Я вас внимательно слушаю.
— (Смеется.) Просто завалили меня в сугроб…
— Завалили? Сколько их было?
— Один.
— Ну, слава богу, а то я уж “02” собрался набирать.
— Не надо. Это была моя первая любовь.
— Ага, так этим вашим заповедям уже много лет?
— Не заповедям — глупостям. Да, много.
— Теперь уже небось десять умностей придумали?
— Ну не десять… Есть мечта: хочу играть в труппе “Современника”.
— В чем проблема? Не берут?
— Я никогда туда не показывалась. Но мне и не предлагали.
— Но вы же, как сами говорите, лимитчица. Зачем ждать милостей от природы?
— Вот здесь я пасую. Мне и знакомые уж говорят: “Ну приди, скажи: “Галина Борисовна, попробуйте…” Нет. Видимо, я еще не готова. Надо расти.
— Молодости, как известно, свойственен максимализм. Или “Современник”, или ничего. Может, все-таки согласитесь на “Ленком”?
— Ха-ха, подумаю над вашим предложением.
— Марина, чего еще не хватает для полного счастья?
— Для полного? М-м… Детей.